Когда Тони поддержал Акт, мир Стива раскололся надвое, а вместе с ним раскололся и он сам - где-то там, внутри. Это было как тонкая трещина толщиной с волос и глубиной в несколько световых лет, и чем дальше, тем шире она становилась. Глубже было уже просто некуда.
Хуже всего было то, что никто не был виноват. Стив не был в восторге от решения Старка, он был в ярости от позиции директора Хилл, он был почти в отчаянии от правительства, давшего Щ.И.Т.у карт-бланш на поимку всех тех, кто не был согласен с Актом, но с тем же самым он понимал причины. Стэмфордский инцидент вызвал огромный резонанс в обществе. Если раньше тех, кто обладал суперспособностями, старались особо не замечать, за редким исключением, то теперь общественность требовала полного разоблачения, требовала контроля над ними, требовала гарантов своей безопасности. В стране, где можно умереть, просто свернув не за тот угол, где никто не мог гарантировать, что за пятнадцать минут на него не упадет кирпич, рекламный щит или сидение с унитаза космической станции - люди требовали гарантии. Людям нужно было убедить себя, что это не они своим небрежным отношением стали причиной гибели юных и безрассудных детей, что это не они позволили Нитро вырасти убийцей, что они-то хорошие, не то что эти мутанты. Раньше, до мутантов,  были фашисты, а до них - ниггеры, а до них - краснокожие, а еще раньше - воображаемые хтонические твари, которые уж точно были хуже, чем люди. Человек всегда выдумывал мостров пострашнее, чтобы на их фоне не казаться самым жестоким и беспощадным существом на земле, а когда монстры закончились, то он стал их делать из других.
И вот таких, озлобленных, взволнованных, не желающих понимать, требующих от супергероев отказа от принципов и наплевательства на безопасность их близких - всех их Роджерс все равно хотел спасать, и спасал, как мог. Просто не мог поступить иначе, и точно так же не могли поступить иначе те, кто ушел вслед за ним. И как бы эти люди ни держались за свои убеждения, как бы ни протестовали против мутантов и им подобных, когда они попадали в беду, им было все равно, кто сейчас держит их за руку. Они хотели только одного - чтобы кто-нибудь пришел и спас их. И "Тайные Мстители" делали это, как делали это всегда.
И так же, как Стив раскололся внутри, Нью-Йорк раскололся снаружи, на три лагеря, два их которых противоборствовали, а третий просто не вмешивался. Стив даже не мог решить сразу, что било по нему сильнее - откровенное противостояние тех, кто должен был делать одно дело вместе, как раньше, или молчаливое попустительство тех, кто вмешиваться не желал. Он не винил тех, кто отказался поддержать "Тайных Мстителей", но внутри с каждым таким отказом становилось как-то муторно-гадко, неприятно и совершенно непонятно, что делать дальше.
Роджерс и сейчас не знал, что ему делать дальше. В конце концов Фьюри просто проникновенно посоветовал ему "прогуляться перед сном", не то раздраженный тем, как Стив мечется в четырех стенах, не то каким-то своим внутренним чутьем понявший, что еще немного... Что будет после этого "немного", не хотел знать никто, включая самого Стива, и поэтому он все-таки выбрался наружу.
Странно было идти по этим улицам и вспоминать город совсем другим - не под резкими яркими пятнами неоновых огней, а утопающим в мягкой желтизне электрических лампочек, яркие вывески тогда еще не успели сменить бумажные плакаты, нарисованные от руки, обнаженные девицы еще не успели вытеснить задорный и шаловливый пин-ап. Помнится, тогда, в сорок четвертом, у многих солдат были такие снимки-календарики, а то и подписанные фотокарточки. Сейчас этого уже не было, было циничное выпячивание тайного, снятие запретов на мораль и отнятие права на альтруизм и духовность. Мир изменился, а Стив так и застрял в своем далеком сорок четвертом, окружающем его эдаким защитным коконом. Он был не снаружи, а внутри, и сейчас просто постепенно разрушался там, где устоял перед всеми соблазнами и пороками двадцать первого века.
Стив с какой-то растерянной насупленностью глянул в темную витрину, а на него оттуда посмотрел... нет, не он, и даже не Капитан Америка. На него посмотрел унылый охранник Брэтт Хэндрик, вконец измотанный рутиной и пресытившийся всеми благами и пороками современного Нью-Йорка, и даже жесткая щеточка усов уныло нависала над верхней губой, взъерошенная и нахохлившаяся, как зимний воробей. Роджерс неловко дернул плечом и краем глаза заметил смутно знакомый силуэт. Силуэт вел на поводке собаку и, кажется, был не слишком доволен мелкой моросью.
Наверное, не стоило ничего делать, но Стив... он просто не мог. Не мог взять и оставить его в покое - он прибавил шагу, догоняя нежданного знакомого, и болезненно привычным жестом хлопнул по плечу.
- Баки!

Отредактировано Steven Rogers (2014-08-02 00:19:41)

В первую секунду Стив опешил.
Ему просто не пришла в голову такая простая мысль, что Баки мог его не узнать - кто угодно, но только не Баки. Слишком многое они пережили вместе, через многое прошли, и сам Роджерс уже подсознательно воспринимал Барнса как часть себя. И в каком бы виде тот ни являлся после очередной дерзкой вылазки, Стив его всегда узнавал, не мог не узнать нахальный взгляд и какую-то особую подростковую гибкость и бурлящую в жестах энергию. Впрочем, сейчас уже не осталось ни намека на подростка, острого на язык и легкого на подъем. За то время, что Роджерс провалялся в анабиозе во льдах северной Атлантики, Баки оброс массой, заметно раздался в плечах, сменил легкость движений на выверенную четкость и точность. Он успел прожить целую жизнь, и даже не одну, если учитывать, сколько раз ему стирали память, и ни одна из этих жизней не была легкой и приятной. Ни в одной из них Стива не было рядом.
Не то, чтобы Роджерс не понимал этого раньше, но сейчас осознание этого просто навалилось всей тяжестью, оглушило циничной и неприкрытой правдой, неприглядной, как кусок арматуры, торчащий из бетонной стены. Это больше не был его Баки, его напарник и друг, это был какой-то другой человек, безразличный и непроницаемый. Зимний Солдат.
"Надо было отказать ему тогда," - с горечью подумал Стив. - "Это я виноват, я позволил ему ввязаться во все это, и теперь из-за меня он не может жить нормально. Ну и что, что он мог всем рассказать, кто я на самом деле? Он бы никогда этого не сделал, даже в шутку, и мы оба об этом знали, но... я согласился. Научил Баки убивать и бросил в самую гущу, заставил делать такие вещи, которые не каждый взрослый выдержит, просто потому, что он лучше умел быть незаметным и эффективным. Если бы не я, то Баки прожил бы нормальную жизнь. Да, не самую легкую, может, и не самую длинную с его любовью ввязываться в рискованные переделки, но никто не промывал бы ему мозги и не использовал, как оружие. Никто бы его не сломал."
Что ж, стоило признать, что Баки имел полное право злиться. Стив поступил эгоистично, не было никакой необходимости впутывать Баки во всю эту окологеройскую деятельность, но черт возьми, тогда ему нужен был этот подросток! Нахальный, вечно с какой-нибудь меткой колкостью, с мешком проделок, не вытягивающийся в струнку перед национальным героем Капитаном Америкой... Роджерсу никогда не нужен был напарник, но ему очень нужен был друг, и у Баки это отлично получалось - лучше, чем у самого Стива. Потому что друзей не подвергают опасности и не подставляют под удар, а ведь именно так он и поступил с тем, кто не просто прикрывал его в бою и не боялся испачкать руки грязной работой. Баки доверял ему, а Стив его подставил. Ему, наверное, просто надоели и жизнь тайком, и маски, и чужая кровь на руках. Нельзя винить его за это.
И несмотря на то, что Роджерс все это прекрасно понимал, он все равно не мог оставить Баки в покое, точно так же, как он не мог оставить его, когда тот не помнил ни своего имени, ни прошлого. Если уж Стив виноват перед ним, то он должен исправить это, искупить, только не бросать Барнса одного. Потому что последнее это дело - друзей бросать, даже если они уже не считают тебя другом.
Роджерс хотел бы сказать все это, он умел быть неплохим оратором, когда это было нужно, но вместо этого у него вырвалось недоуменное и только осознанное:
- Ты назвал пса "Баки"? Это что, шутка такая?!
В этот момент вид у национального символа патриотизма, супергероя и диссидента был настолько озадаченный и забавный, что вся маскировка полетела к чертям собачьим. Ну не умел типичный современный обыватель вот так замирать на месте с выражением недоумения, растерянно моргая светлыми ресницами, как будто напоролся на прозрачную стену прямо посреди дороги. И вот в этот момент Роджерс и впрямь наткнулся на стену, выстроенную этим новым Баки вокруг себя, не стену даже, а целое осадное укрепление, не хватало только рва с крокодилами.
- Ты правда назвал его Баки?!

Когда-то Стиву казалось непередаваемо важным пробиться через глухую стену неузнавания, которой был окружен Зимний Солдат. И он упрямо бился в нее своим железным лбом, сбивал кулаки и надрывал горло, пытаясь дозваться из-за этой стены - до Баки. Судьба знатно позабавилась, наблюдая за его попытками, должно быть, просто животики надорвала, раз уж милостиво согласилась в знак поощрения предоставить Стивену карт-бланш - и он им воспользовался, не раздумывая, ухватился обеими руками, и... все рухнуло в тартарары.
Он смог-таки докричаться-достучаться до Баки, только память о прожитых днях, от побудки до отбоя, от миссии к миссии - они тоже никуда не делись, и на смену глухой стене пришло неловкое молчание. Стив старался молчать о том, как просыпался по ночам, потому что ему снился молодой, безбашенный Баки, падающий в воду, старался не теребить взрослого уже, изрядно потрепанного мужика с отросшими волосами и многофункциональным протезом вместо руки, старался дать ему время привыкнуть, и не заметил, как этот самый Баки едва ли не шарахался от него и упорно не желал отзываться на старое прозвище, въевшееся Роджерсу в подкорку. Тот Баки, которого он знал, и недавний безжалостный убийца без сомнений, без угрызений совести и без своей воли, который был известен всему миру как Зимний Солдат - они накладывались друг на друга, как два слоя одной картинки, и получался из картинки не смутно знакомый по снам и воспоминаниям дерзкий парень, а мрачноватый скрытный молчун Джеймс Барнс, который, как оказалось, был приспособлен к реальной жизни куда больше, чем сам Стив, все больше теряющийся в своем прошлом, тонущий в нем, как в ледяной проруби. Ему не нужны были все эти разговоры, воспоминания, общие шутки, они были нужны Роджерсу. Иногда тот даже ловил себя на мысли, что охотно вцепился бы в Баки, каким бы угрюмым и мрачным он ни был, и таскал повсюду за собой, как любимого мишку в детстве, даже спать бы с ним ложился. В первое время вообще страшно было выпустить Барнса из виду, так до конца и не верилось, что это он, что он все-таки жив, и хотелось постоянно трогать, теребить, заставить реагировать, просто чтобы убедиться, что Стивену это все не приснилось. Фьюри сперва усмехался в своей неподражаемой манере, а потом душевно попросил оставить парня в покое, пока тот не решил, что в прошлой жизни был выпавшим из гнезда птенчиком. Роджерс устыдился и сделал, как сказано... В общем-то, зря он послушал Фьюри.
- Ну да, логично - что еще могло тебе прийти в голову... - усмехнулся неловко Стив. Задумался мимоходом, не зря ли он вообще окликнул Барнса, но как-то в его голове не укладывались на одной полке Баки и подлость. Это были понятия в принципе несовместимые, по крайней мере, для самого Роджерса, и думать о том, что он, возможно, совершенно глупо засветился перед Джеймсом, было как-то недостойно. Баки - отдельно, а подлость - отдельно, и это одна из немногих непреложных истин, на которых зиждилась жизнь Роджерса. Откровенно говоря, если бы не так, то он и не дожил бы до этого дня, ведь именно Баки всегда прикрывал ему спину надежнее всякого щита из вибраниума. - Но мне не нравится. Баки - это ты, а пес - это пес, даже такой славный. Лучше выбери ему другое имя.
Отчего-то Роджерсу претила сама мысль того, чтобы прозвище Баки, его Баки, вдруг стало собачьей кличкой. Как будто это самого Барнса низводило до роли натасканного на других пса, слепо исполняющего чужие приказы. Не надо быть великим психологом, чтобы понять, откуда растут ноги у этой аналогии - такие воспоминания так просто не сотрешь. Роджерсу, конечно, сравнивать не с чем, но он и от снов-то в свое время с ума сходил, а тут воспоминания о конкретных событиях, имеющих реальное подтверждение. Каменное такое, монолитное, на зеленом кладбищенском газончике. Стив хотя бы знал наверняка, что те, кого он стремился уничтожить, заслуживали этой участи.
А пес был смешной. Ткнулся холодным носом, суетливо обнюхивая ладонь, умчался куда-то вперед, махая хвостом, как заправский вертолет из ангаров Щ.И.Т.а - пропеллером. Забавный такой комок из шерсти, добродушного нрава и слюнявой собачьей улыбки, славный, добрый. Но имя Баки все равно не для него.
- Как... Как ты? - решился нарушить неловкую паузу Стив. Очень хотелось услышать в ответ не равнодушное "Нормально", а что-то другое, откровенное. Хорошее или плохое, но честное.

Отредактировано Steven Rogers (2014-08-09 16:58:18)

Стив был... рад, наверное.
Баки не послал его к черту в первый же момент, и это было хорошо, и они даже шли рядом, как когда-то давно. Ему бы радоваться, да вот только раньше не было этой струны опасливого напряжения, натянутой между ними до предела, как будто они были не друзьями, а кем-то другим, кем-то опасным друг для друга. Не врагом, но кем-то, очень близким к этому. Чужаком.
В этом и было все дело. Больше не было этого чувства легкости и правильности от ощущения чужого локтя у бока, не было того, что заставляло Стива ощущать себя не одиноким, надежно прикрытым, даже когда их было двое против батальона. Они больше не были друзьями, не были напарниками и даже приятелями. Они были чужими.
Осознание навалилось на плечи неподъемной ношей, размазало Стива по мокрому асфальту, как жвачку, приставшую к подошве. А ведь когда он кричал, срывая голос, пытаясь достучаться до Баки, он даже не думал, что Баки может быть уже совсем другим, что Баки... может уже не быть Баки. Да, может, что-то и осталось, какие-то привычки, или воспоминания, крупицы прошлого, но все это уже давно исчезло, просто Роджерс никак не мог это отпустить.
"Придется", - подумал он, искоса поглядывая на Баки. - "Я уже изрядно испортил ему жизнь, он заслужил право на отдых. Заслужил право пожить, как нормальный человек, без явок, паролей, крутых пушек и супергеройских масок. Конечно, жизнь не очень-то и нормальная, но все лучше, чем умереть за чужие идеалы, которых не разделяешь, просто потому, что кто-то втянул тебя в эту войну."
- Ты прав, - болезненно поморщился Стив, стараясь не смотреть на него лишний раз. От этой старательности чесалось в уголке глаза, и чужая рука с зажатым в ней поводком все норовила попасть в фокус. - Я веду себя эгоистично, и всегда вел. Надо было не разрешать тебе тогда идти со мной, все равно бы ты никому не рассказал, ты же не такой... был не такой. Но, знаешь, Эрскин очень много и красиво говорил о том, какую пользу принесет сыворотка миру, и совсем забыл упомянуть о том, как это будет одиноко. Ты был мне нужен тогда, и появился так вовремя, что я просто не подумал - и испоганил тебе всю жизнь. Прости, Баки. Все, что с тобой произошло... это все случилось по моей вине.
Стив уже не раз говорил себе об этом раньше. Говорил в первые дни, когда очнулся, просыпаясь среди ночи, а то и вовсе ворочаясь без сна. Говорил потом, когда приходилось подсчитывать жертвы на миссиях, смотреть в неподвижные лица тех, кого уже никому и никогда не придется спасти. Твердил про себя, когда Фьюри разворачивал план очередного убежища и показывал возможные точки отступления. Он говорил "Это моя вина" только себе, носил эту истину под сердцем, как пузырек с ядом, медленно разъедающим его изнутри, а теперь - вот. Признался, сказал вслух, и стало как-то легче дышать, потому что Баки... Баки.
Хмурое лицо, настороженные серые глаза, повадки бывалого солдата - вот что должен был видеть в нем Стив сейчас. Но он отводил взгляд в сторону, отводил не потому, что этот Баки был другим, а потому, что до сих пор не мог перестать видеть в нем белозубого и бесшабашного подростка, который удирал в ближайший лесок под дулами двух линий обороны, а потом возвращался с душистой, наполовину раздавленной земляникой в карманах. Роджерс помнил, как жутко испугался, впервые увидев красные пятна на гимнастерке, а Баки молча засунул ему в рот горсть ягод, перепачкав соком половину лица, и потом долго хохотал, пока Стив пытался понять, что вообще произошло. Все любили отчаянного сорванца Баки, а Стив - больше всех.
"Я любил его", - понял Роджерс уже в этой, совершенно другой жизни. В груди как будто что-то лопнуло, но не до конца, провисло, как ослабленная струна. Эти простые слова, выражающие чувство глубокой и искренней привязанности, здесь, в этом времени, приобретали совершенно другое значение, и понять его можно было только здесь и сейчас. Прочувствовать до конца - тоже. - "Я любил его - и я потерял его еще до того, как понял, что происходит. Теперь я должен... должен его отпустить".
- Ты знаешь, Баки, я так привык, что ты всегда был моим другом, что совершенно забыл, что люди меняются. Не так радикально, конечно, но все-таки, - Роджерс сел на мокрую лавочку, посмотрел на Барнса снизу вверх и неловко усмехнулся. Потом сразу посерьезнел, сжал на миг челюсть. - Я хочу попросить тебя об одной вещи. Что бы ни происходило вокруг, что бы ни случилось между мной и Тони - не вмешивайся. Просто не вмешивайся. Ты не обязан принимать чью-то сторону. Однажды я уже втянул тебя в одну войну, и не хочу втягивать тебя в эту. Если Тони попросит тебя - откажись, Баки. Я не одобряю его методы, но он поймет.
Старк должен был понять, как понял сам Стив - в конце концов, он же гений. И Роджерсу оставалось только надеяться на его хваленый интеллект, потому что если он и боялся чего-то больше, чем подвести тех, кто ему доверился, так это однажды оказаться с Баки по разные стороны баррикад. Не так, как раньше, не с таинственным Зимним Солдатом с миссией в голове и промытым мозгом, а с Джеймсом Барнсом, сознательно сделавшим сознательный выбор. Только не так, только не он.
Кто угодно, но только не Баки.

Отредактировано Steven Rogers (2014-08-14 02:11:28)