Он лежит перед ними, минуту назад рвущийся вперед сплошной лентой зеленого цвета. Человеческий глаз едва мог рассмотреть детали, лишь смазанную дорожку, как огни ночного трафика снятые на высококачественную ленту.
Он не знает, где так облажался. На каком этапе вдруг перестал понимать, что не водит агентов за нос, а лишь затягивает на своей шее петлю. Томми был славной приманкой, яркой и сияющей. Они проглотили его, даже не подавившись. Они хотели найти на заброшенном складе сборище мутантов или супергероев, они нашли один любопытный экземпляр.
– Я знаю его, – носком ботинка солдат тычет в бок Томми, а тот шипит, пытается брыкнуться, дать тому по голени стопой. – Бешеный. – Брезгливость, с которой брошены эти слова, бухают по голове, звонко, как по полой статуэтке из бронзы.
Томми хочет грязно выругаться, выражая свое отношение ко всем и каждому, кто считает, что совершает благое дело, как собак отлавливая людей со сверхспособностями. Голосовые связки больше ему не принадлежат, а рот активно наполняется слюной, обильно вытекая из уголка искривленного рта. Его глаза застилает пелена из слез, он то и дело смахивает их, часто моргая.  Реакция на ту дрянь, которую ему впрыснули. Из шеи все еще виднеется дротик, второй чуть ниже, а третий впивается в лопатку, раздражают рецепторы самим своим присутствием. Шепард хочет расчесать кожу до крови, выдергивая тонкий металлический сплав, крепящийся к  стеклянной ампуле. С ощущением раздражения, фрустрации и жжения слизистой, Скорость отключается. Где-то он еще слышит странные голоса, мутные и замедленные: «Крепкий урод, три ампулы, чтоб он остановился».

Томми трясет головой, но от этого еще хуже. Каждое движение отдавалось горячим притоком боли, разливающейся по всему телу. Лекарства, убойная их доза, бродит тупостью и тошнотой. Томми думает, что будет в порядке, дней так через два. Назовите свое имя, фамилию.
Гудит, как Иерихонские трубы, сотрясая стенки камеры, грязной, серой. Повторяет и повторяет одно и то же. Они хотят, чтоб он сам сказал. Процедура, предписанная законом, но на деле, каждая вша, водящаяся в головах тут служащих, уже знает кто такой Томас Шепард.
– Назовите…
И в который раз, Томми не уходит от амплуа нехорошего, вероломного гражданина, с весьма шаткой позицией: – Нахер. Иди.
Он улыбается разбитыми губами. Будто он наелся граната, его рот, уже отдает узорами поддернутой пленкой крови. Раскатывает задубевшим языком комки, выплевывает на стол перед собой. Смотрите, говорит весь его вид, что Фемида сделала со мной. Смотрите и ужасайтесь. Ибо вашими руками творите вы бесчинство.
Их трепетную беседу прерывает беспардонно распахнутая дверь, и комната заполнилась уже лицами, которые прочитать без определенных навыков крайне трудно. Что-то подсказывает Томми, что его путешествия лишь начинаются. Шепард лишь шипит, когда его грубо поднимают, толкают перед собой, запястья все так же режут наручники. Садят его, как почетного гостя, между двумя амбалами, рядом с которыми Томми выглядит как нэцке. Он хочет пошутить, но снова ощущает укол, почти мгновенно выключающий его, как по действию тумблера, вывернутого вниз.

Он приблизительно понимает, где находится, хотя с трудом может вспомнить, сколько пальцев у него на каждой руке. Ему не зачитывали прав, не представляли новые апартаменты, в которых ему придется биться в одиночестве и лекарственной ломке. Пока его вели на негнущихся ногах, он то и дело сотрясался, прогоняя едкие воспоминания и ежась от едва слышных криков.
Прошли сутки, он мельком мог увидеть, что дата сменилась, время позднее, он ощущает себя лучше. Видимо, либо его организм отчаянно борется за выживание, либо удостоился за какие-то заслуги антидота, смягчающего пагубное влияние химического коктейля. Как бы самоуверен он не был, еще пара таких инъекций, и ему светит в лучшем случае кома.
С ним здороваются, проверяют активность зрачков, осматривают, как в обычной клинике, только не спрашивают, на что он жалуется. Прикосновения этого человека ему неприятны, он будто становится меньше, при этом пытаясь выпячивать грудь, агрессивно показывая, что все еще жив, и очень конкретно настроен.
– Вы знаете, Шепард, мне абсолютно наплевать, кого вы пытались укрыть.
Тот отходит недалеко, к столику. Делает какие-то пометки в блокноте, потом вновь возвращается к созерцанию. Человек ходит вокруг него размеренно, как маятник. Он наслаждается, когда внимательный взгляд Томми следит за ним. Взад, вперед, взад вперед, каждое движение плавное, как мягкое па в танце.
– В отличии от агентов, ваша правда мне совершенно не интересна. Я здесь ради искусства.
Искусство, в понимании смотрителя, заключалось в насилии ради насилия. Симфония бездумных экспериментов, переливающаяся иногда криками расстроенных инструментов-арестантов. Если Томми еще ощущал себя целостно, то его роль - играть декорацию. Или его оставляют на сладкое. Смотритель водит пальцем по хромированным зажимам, скальпелям, щипцам. Он отвлекается лишь на то, чтоб бросить на Шепарда полный мечтательной задумчивости взгляд. Томми стойко терпит его, не отводя взгляда, а в его желудке свернулась огненная змея, которая пожирает сама себя. Уроборос, который никогда не найдет выхода. Смотритель подходит, чтоб приподнять лицо Томми за подбородок, и неосторожно касаясь его губ, совершает роковую ошибку, позволяя парню вцепиться хваткой бульдога в его пальцы.
К музыке, льющейся в стенках этого места, прибавляется и голос дирижера. Только после пары мощных ударов в висок Томми разжимает челюсти, выплевывая фаланги указательного и среднего пальцев, отплевываясь от чужой кислой крови. В помещение набиваются два испуганных до смерти санитара.
– Ведите ублюдка в камеру пятнадцать. Завяжите ему глаза. Дайте антисептик.
Последнее предназначалось для раненного смотрителя.

Дорога не долгая. Его вновь ведут под руки, но Томми пытается убежать, не сказать, что у него получается. Все это время смотритель злобно плюется, как кошка, нализавшаяся скипидара. Скорость ощущает себя восторженно и обреченно.
Как если бы перед выходом на эшафот, ему дали шанс выстрелить в шерифа.
Повязка слетает с глаз, и снова приходится привыкать к белизне окружения. Скорость облизывает пересохшие губы. Уроборос внутри вдруг замер, налившись свинцом. Сердце пропустило пару ударов. Если бы его рот не был предусмотрительно заткнут кляпом, он орал бы, но может только мычать.
Берегли для гала-концерта. Вот почему его, ни разу, до этого момента, не тронули пальцем. Томми пытается сдвинуться с места, но его уже толкают в кресло, схожее с теми, которыми пользуются дантисты. Напротив того, где привязан Билли. Его положение определяют кожаные ремни, охватывающие талию, запястья, и ноги.
Томми не замечает, как смотритель, здоровой рукой, берет одну из своих игрушек. Томми может лишь смотреть на брата, судорожно дыша. Первый надрез приходится у скулы. И кажется, что лезвие смочено чем-то, потому что настолько болезненным порез не может быть, не таким, чтоб глаза закатывались, и он пытался выгнутся, пытаясь увернуться от нового.

Отредактировано Tommy Shepherd (2014-07-08 07:26:13)

Возможно, это был обман, очередная галлюцинация ослабленного наркотиками разума, перевертыш, чья-то иллюзия. Возможно, в другой ситуации Билли подумал бы об этом, но сквозь пелену оцепенения его обожгла не оставляющая сомнения в своей реальности боль - зеркальное отражение пореза на скуле брата, только на белой, как простыня, коже не выступило ни капли крови. Легкие стянуло огненным жгутом, а живот сковало от дикого, почти звериного страха, - не за себя, нет, - за страдающее по его вине существо с глазами брата. За существо, которое было его братом, которое делило с ним душу, а теперь и живую, злую боль. Если это был очередной безумный, извращенный тест, то он был успешен.

- Пожалуйста, пожалуйста, не трогайте его, отойди от него, что ты хочешь? Знать, где базы сопротивления? Где скрывается Кэп? Что тебе нужно? Только не трогай его! Пожалуйста... - слова сорвались с запекшиеся губ глухим карканьем, придушенным слезами в сухом горле.

- Будьте наготове, - смотритель коротко рыкнул ассистентам и искривил мясистые губы в довольной ухмылке: непонятные Билли графики на мониторах задрожали в резонансе.

Не помня себя он дернул руками: плотные ремни тут же врезались в незажившие запястья, но боли не почувствовал, будто ее и не было. Он заметался в кресле пойманной в силки птицей под масленым, инквизиторским взглядом смотрителя, с макабрическим спокойствием скользящим скальпелем, как пальцами, по щеке Тома. "Ему не нужны мои признания", - мысли лихорадочно метались в мутной голове. "Что, что, что ему нужно? Мои крики? Сколько еще? Моя магия? Магия, магия..." - Билли исступленно дернул головой, но эхо чужого страдания лишь глубже вонзило в него когти. Сквозь шипящий микрофон в уши безжалостно лились приглушенные повязкой стоны брата. Билли с радостью бы умер, лишь бы перестать слышать. Все, что угодно, лишь бы это закончилось... Он закрыл глаза и потянулся к клокотавшему в груди пламени. Огонь выл и рычал, он старался вырваться из плена, сломать клетку ребер и сравнять все это место с землей. Билли был больше чем рад помочь ему в этом.

- Пожалуйста, не надо... - в тихих словах не было ни капли надежды, но он продолжал их бормотать, продолжал стремиться сознанием наволю, к свету, к огню, перед его мысленным взором проносились натянутые и гудящие от напряжения нити вероятностей, он рвался к ним и бездумно пытался коснуться. "Пожалуйста, пожалуйста, помоги ему, пожалуйста", - он не знал, к кому обращался. Он даже не был уверен, обращался ли к кому-то или это кричало его собственное подсознание. "Пожалуйста", - короткое слово отозвалось за тысячи километров в горных хребтах, качнуло древние камни и спокойное озеро. Слово, ставшее заклинанием, потому что других заклинаний Билли не помнил. Это было последнее слово, перед тем как он потерял сознание.

Нахмурившись, мужчина сжал пальцы в резиновых перчатках в спутанных белых волосах. Скальпель замер напротив беззащитного горла, не причиняя вреда, пока нет. Без упрямого мальчишки эксперимент терял весь смысл и превращался в самоубийство. Сначала смотритель жалел, что им удалось схватить брата, а не того крупного парня, который сохранил ему жизнь, но сейчас, глядя на сошедшие с ума показатели, он был доволен. Белобрысая тварь казалась полезнее, чем можно было себе представить. Одно его присутствие становилось и спусковым крючком, и предохранителем для непонятных, искушающих сил внутри хрупкой фигуры подростка. Ему нужно было лишь правильно сыграть свою роль. Трупы им были ни к чему...

- Никто не разрешал тебе спать, - смотритель нахмурился и громко, остервенело защелкал крупными пальцами над микрофоном. Мальчишка не двигался, словно окоченев: ни ома сопротивления, ни малейшего движения в ответ на раздражающий шум.

Все началось с шепота, сухого и сдавленного, как и горящее горло. С сиплого дыхания, которое не потревожило бы и пылинки. Шепот окреп и стал ветром, сначала робким, не сильнее дыхания, из которого родился, но затем он пронесся по болезненно белой комнате, подняв и разбросав бумаги со столов под потолок. Сквозняк змеей скользнул по полу, сбивая на своем пути тележки с инструментами для этих безумных пыток, и закрутился, как торнадо, вокруг затихшего мага.

- Мне перерезать твоему брату горло, чтобы ты прекратил упрямиться, мальчик? - конец фразы утонул в гулком раскате грома.

Когда Виккан, - Виккан, а не Билли, - поднял голову вновь, в его глазах плескался океан молочного тумана, затянувший золотистую радужку. В истерзанной фигуре мага не осталось ничего человеческого, ни во взгляде, ни в темных, торчавших во все стороны волосах, казавшихся вороньим опереньем. Ни в мертвенно-землистой, обескровленной коже, как у вампиров из старых фильмов. Люди, почувствовав опасность, инстинктивно прижались к стене, но аметистовый вихрь неумолимо потащил их к центру комнаты. Густой, тяжелый, как болотная тина, воздух пронзили огненные стежки молний. В тесных стенах лаборатории рождалась буря, и ее сердце пульсировало в висках мага.

- Отойди от него, - себя Виккан не слышал, но приказ, а не мольба, звонкой плетью хлестнули смотрителя и отшвырнули его в сторону от Томми. По мониторам пошли глубокие трещины, а после раздался звук лопающего стекла и ламп, а затем - крик. Кого-то ранило осколком.

- Вы зафиксировали?! А теперь выключите это!  - на залитом кровью лице хозяина Куба сиял чистый, безумный восторг ученого, наконец-то доказавшего свою теорию, но никто из помощников не разделял его настроения - люди, услышав гулкую сирену, бросились к выходу, цепляясь за мебель и аппаратуру, стараясь вытащить себя из закрутившегося водоворота чистой, концентрированной магии. - Стоять! Жалкие бездельники...

На мечущихся по кабинету людей Виккан не смотрел, - его пустой взгляд притянул рубиновый ручеек, стекающий по лицу брата. Он потянулся к нему не рукой, - магией, привычным и родным жестом, будто хотел погладил по щеке, стереть густые капли и боль. Ветер послушно скользнул следом, потерся о ноги Тома ласковой кошкой и... Все закончилось, как выстрел. В одно мгновение. Упали проспиртованные инструменты и бумаги с потолка, легкие вновь наполнились воздухом. Запахло гарью: на всем этаже выбило пробки, и кабинет поглотил глухой мрак. Тишину разрезал лишь стон сирены за плотными стенами, но Билли было уже все равно. Тонкий, заполненный до краев шприц отправил в вену снотворное за миг до отключения электричества.

Отредактировано Billy Kaplan (2014-07-11 20:50:12)

Влекомая неизвестной силой, Ванда парила в воздухе, неторопливо, величественно и грациозно двигаясь в указанном ей направлении. Кажется, ее пытались остановить, но ей не было до того дела. Хаос, с таким трудом сдерживаемый ею на протяжении многих лет и высвобожденный сейчас, вихрился вокруг, закручивался тугими спиралями и разрывал существующую реальность на части.
Миновав несколько лабораторий, Ведьма оказалась в длинном узком коридоре, залитом алым светом тревожных ламп. При ее появлении стены тут же пошли трещинами, сквозь которые наружу поползли побеги диких лиан, в мгновения ока оплетая все от пола до потолка. Кому-то не посчастливилось оказаться рядом в этот момент, и он, издав глухой стон отчаяния, был незамедлительно раздавлен толстыми стеблями неведомых науке доселе растений. Брызнувшая в стороны кровь окропила лепестки огромных белоснежных цветков, жадно раскрывших бутоны навстречу густым каплям.
- Она здесь! Она здесь! – обернувшаяся на срывающийся голос Ванда встретилась взглядом с одним из охранников, сумевшим пробиться сквозь буйные зеленые заросли. – Четвертый уровень, сектор…
Ведьма на мгновение закрыла глаза, отправляя мужчину в небытие – исчезая, тот не издал ни звука. Просто пропал - распался на сотни, тысячи, миллионы атомов, словно его и не было. Удовлетворенно улыбнувшись, Ванда отправилась дальше.

Обнаружив лабораторию, где держали Билла с Томом, разрушенную и пустующую, Ванда пришла в ярость. Вид усеянного обрывками бумаги и осколками стекол пола, страшно искореженных металлических шкафов, двух столов, похожих на хирургические и снабженных ремнями – отвратительных  уже одним только своим видом, привел Ведьму в исступление.
«Их здесь нет!» - гнев выплеснулся наружу невидимой, но вполне осязаемой силой, заставившей стены дрогнуть и изогнуться.
Мучитель близнецов оказался жив – на свою беду.
- Где они? – в который раз повторила Алая Ведьма, и голос ее отразился гулким эхом в чужих ушах.  Человека подняло в воздух, под самый потолок, швырнуло из стороны в сторону, после удержало на месте. – Они были здесь. Так, где же они?
Лепет, сорвавшийся с губ ученого, ничуть не помог ей в поисках.
«Жалкое существо», - Ванда с презрением и отвращением взглянула в искаженное, залитое кровью лицо – кто-то уже успел превратить его в месиво до прихода ведьмы.
- Ничтожен и бесполезен, - поняв, что не добьется от мужчины никакого вразумительного ответа на свой вопрос, она тут же потеряла к нему всякий интерес и выпустила из невидимой хватки. С вскриком, переходящим в озлобленный, болезненный вой, надзиратель камнем рухнул вниз.
«Мне нужно найти их», - Ванда медленно обернулась вокруг собственной оси, будто танцуя в воздухе. Она еще могла чувствовать слабые отголоски той силы, что какое-то время назад бушевала в лаборатории, сметая все на своем пути.
Не глядя на изувеченное, хрипло стонущее на полу тело, Ванда двинулась дальше.
Едва ощутимый, магический след привел ее к выходу на служебную лестницу. Утруждать себя спуском по ступеням, Ведьма не стала: железную лестницу, не выдержавшую незримого натиска, изогнуло, искорежило на несколько пролетов, сворачивая в замысловатую модерновую скульптуру, начавшую покрываться коррозией. В несколько секунд от верхней части лестницы не осталось и следа – хлопья ржавчины, как потяжелевшие тысячекратно снежинки, осели вниз.
Предчувствуя близость источника магической энергии – будоражащей и неожиданно очень знакомой, почти родной, Ванда опускалась следом.