00:13 am
Еще пару недель назад я бы рассмеялась в лицо тому, кто сказал бы мне, что я заберусь в один из самых грязных доков Ньюарка, чтобы напиться в полном одиночестве до поросячьего визга, предварительно станцевав на барной стойке в дешевом притоне, а затем беззастенчиво прихватив бутылку виски прямо с полки.
Туфли я потеряла где-то по дороге - оказывается, даже итальянская кожа высшего качества может зверски натирать босые пятки. Куда делись колготки, я даже думать не хочу, но что-то мне подсказывает, что об этом имеет смутное представление мусорный бак, безымянный и героический - но, увы, абсолютно не выделяющийся среди целой армии своих безликих собратьев. Бедный, бедный мусорный бак…
Вообще-то я девушка приличная, вы не подумайте – хирург по специальности, немка по происхождению. Мы, немцы, вообще нация здравомыслящая и очень практичная, не склонная к сумасбродству и импульсивным поступкам. Так какого же черта, скажите мне на милость, я тут сижу над грязной водой в компании устриц и пластиковых бутылок и надираюсь, как последний грузчик?!
Ах да, я же бесплодна.
Оооо, уже слышу эти скептичные смешки и разочарованные восклицания. Мол, нашла себе проблему, живи и радуйся, не залетишь в неудачный момент, и прочая, прочая, прочая… Типичные рассуждения людей, которые обладают возможностью что-либо сделать, но сознательно не используют ее, преследуя какие-то свои личные выгоды. Но знаете, что? Легче всего рассуждать о ценности того, чем ты обладаешь – ты никогда не поймешь, насколько это важно, пока тебя не лишат шанса на выбор. Никто особо не задумывается о том, нужен ли нам мизинец на ноге, но стоит его лишиться – и все сразу начинают ахать о том, насколько же дорогой и важной части тела они лишились.
Признаюсь честно, я никогда не задумывалась о том, чтобы иметь детей. Не рассчитывала уходить с головой в карьеру именитого хирурга, нет – просто не задумывалась. Думала, что еще рано, еще есть время, еще не нашла человека… А потом случился тот неудачный эксперимент, и теперь все. Детей у меня не будет.
И как-то так оказалось, что особой цели у меня в жизни нет. Нет смысла заводить с кем-то отношения – я уже не наивная, романтично настроенная фройлен, свято блюдущая принцип «Только по любви!» Я вообще не особо-то верю в эту самую любовь, ее нельзя ни доказать, ни измерить. Химия организмов и инстинкт размножения – это другое дело, это научно доказанные факты.
Интересно, а как мне теперь быть с этими вещами? Тоже как-то… безыдейно, что ли? Просто теряется вся смысловая нагрузка секса, который просто не может привести к деторождению никакими путями. Для снятия стресса и удовлетворения потребностей человечество придумало целую массу милых вещиц, не требующих наличия партнера.
Я хмыкнула и глотнула еще виски. По горлу прокатился огненный ком и тяжело ухнул вниз, заставив закашляться. Вот ведь черт… Хоть бы раз выпить, не поперхнувшись! Впрочем, нельзя сказать, чтобы у меня был такой уж огромный опыт по распитию неразбавленного виски.
Под ногой вяло булькнуло, хлюпнуло, скрежетнуло пластиком о бетон и затихло. Интересно, как долго я еще буду здесь сидеть? Не хочу трезветь и терзаться муками совести за бездарно потраченное время, все равно это не имеет никакого смысла, так – признаки жизни по инерции, безусловный рефлекс, а безусловные рефлексы подавить нельзя. Это как моргнуть, когда чихаешь, или пытаться вдохнуть, когда тонешь.
А может, утопиться, и дело с концом? Пожалуй, так и сделаю – все лучше, чем уныло доживать свой век и сублимировать в научные изыскания, выделяя четверть дохода в фонд помощи детям Африки (простите, дети Африки – ничего личного), а по воскресеньям ходить на службу в церковь, ожидая, пока на меня снизойдет милость Господня. А потом что? Старость в окружении чужих людей в каком-нибудь доме престарелых над коробкой научных наград и премий? Чушь собачья, полная, невероятная…
- … чертовски задолбавшая меня хрень!!! Как же меня все это достало!!! – рявкнула я, едва не улетев веселым мешком костей прямо вниз, поймала равновесие и чуть не плюнула с досады – такой шанс упустила… – Все, все достало, мать вашу, поперек горла уже стоит! Почему именно я, а? Почему не какая-нибудь шлюха из гребанного, чтоб его, Гарлема, которой дети нахрен не сдались?! Почему я?! Впрочем, неважно. Устала я.
Похоже, придется мне все делать самой, в который раз уже. Даже такой малости, чтобы внезапно убить меня каким-нибудь взрывоопасным реагентом, бандой грабителей, одиноким насильником или на худой конец туалетным сидением с орбитальной станции, от судьбы не дождешься.
Я сделала еще глоток, хороший такой, с гарантией на алкогольное отравление, если вдруг нечаянно всплыву, и с глубоким вдохом прыгнула вниз с края бетонной плиты, в глубине души надеясь, что мой череп просто без лишних прелюдий встретится с куском арматуры или проржавелым якорем на дне порта.

00:28 am
Если вам когда-нибудь скажут, что утопающие плещутся, аки нереиды, и вопят дурными голосами о помощи, можете с чистой душой набить им морду или, по меньшей мере, плюнуть в бесстыжие глаза – на самом деле все совсем не так.
Когда ты тонешь, ты просто теряешь ориентацию в пространстве. У тебя еще есть силы, но ты не можешь понять, где верх, а где – низ, тебе просто некуда плыть, и ты бестолково мечешься на месте, запрокидываешь голову, пытаясь схватить хоть глоток воздуха, но в горло льется сплошная вода, и ты выплевываешь ее, чтобы глотнуть еще больше. От каждого такого глотка в груди, чуть пониже ключиц, рождается липкая боль, как будто ты иголок наглотался, от спазмов трясет так, что тело перестает слушаться, и ты уходишь вниз, под воду, бестолково махая руками. Ты уже не помнишь, кто ты и как очутился, тебе просто очень, очень страшно – и это последнее, что ты помнишь об этом мире.
А если ты начинаешь вспоминать что-то еще, тогда поздравляю, тебя спасли (хотя в моем положении сочувствие уместнее).
Как оказалось, быть спасенной не так здорово, как показывают в кино: знобит, мутит и хочется расплакаться не то от досады, не то от облегчения, не то от переизбытка алкоголя в крови. Спасителем оказывается далеко не смазливый Ди Каприо, трагически замерзающий в ледяной воде, а здоровый мужик, от которого несет алкоголем и табаком, и ни в какую воду он лезть точно не собирается – хватит уже и того, что внепланово искупался.
Интересоваться его собственными планами было как-то недосуг, я пыталась выплюнуть легкие вместе с водой, мысленно прощаясь со смертью от утопления. Вслед за легкими наизнанку вывернулся и желудок, как-то совершенно непривлекательно избавляясь от смеси виски с водой и черт знает чем еще, что в этой воде плавало. Я едва успела отвернуться, чтобы не отблагодарить нежданного спасителя, как следует.
- О Гос-по-ди, дадут мне в этом городе хоть сдохнуть спокойно? – невнятно простонала я, пытаясь сообразить, сколько еще вариантов самоубийства у меня остается. Как оказалось, совсем немного – огнестрельное уже раз не сработало, хотя это было и не самоубийство, прыжок с высоты и утопление вычеркиваем, отравление тоже. В голове крутились только повешение и вскрытые вены. Можно было бы попритворяться еще пару минут утопленницей и подождать, пока мне раздавят грудную клетку, но тут я уже опоздала, у моих безусловных рефлексов на это было собственное мнение.
Могу побиться об заклад, что таких капризных спасаемых у мужика еще не было. Впрочем, по нему нельзя было сказать, чтобы он вообще кого-либо спасал. Такие ребята обычно вызывают ассоциации с прокуренными барами вроде того, в который нелегкая занесла меня, или грязными подворотнями. Длинные волосы, бакенбарды и наглая физиономия в довесок к росту в полтора меня и весу – в три.
Совершенно ничего общего с выглаженными интеллигентами и тщедушными учеными умами, корпеющими над бывшими, будущими и без-пяти-минут-трупами в операционных, с которыми я привыкла иметь дело, таким и в голову не придет бродить по ночам по докам. У них есть все, что им нужно: семья, карьера, достаток и парочка смазливых медсестричек в клинике. У этого хорошо, если был какой-нибудь номер в дешевом клоповнике с незамысловатым названием «Мотель», говорящим о качестве данного места столько же, сколько и о богатой фантазии его обладателя.
«Ну отлично, - вяло восхитилась я своей реакцией, стараясь не стучать зубами совсем уж откровенно. Апрельская вода оказала мне довольно холодный прием, а бетон под голой спиной добавил жизнелюбия на всю оставшуюся жизнь, сколько бы там ее ни было. – Мир не изменился, моя попытка суицида с треском провалилась,  а я тут лежу, мужика разглядываю вместо того, чтобы объяснить этому благодетелю хренову, куда он может запихнуть свой чертов подвиг».
Мысль была настолько неожиданной, что я не выдержала – расхохоталась прямо ему в лицо, отчетливо понимая, что у меня уже полноценная истерика, но не имея сил остановиться.

00:31
Я ругалась, как последний сапожник, мешая английский с полузабытым немецким - а что мне еще оставалось?
Моя жизнь оказалась пустышкой, потому что я не могла сделать то, чего хотела, а для того, что могла, была недостаточно альтруистична. На мой взгляд, альтруизм вообще привилегия тех, кто получил от жизни все, чего хотел, и был ею доволен настолько, чтобы поверить, что другим она тоже по нраву, и делиться ею с окружающими от переизбытка испытанных благ. Были, конечно, и те, кто занимался этим "во искупление", но у людей с подобными мотивами никакой альтруистичности не было и в помине, чистой воды эгоизм - сделать все, чтобы спокойно спать по ночам. Интересно, к какой из категорий относился мой неожиданный спаситель? На желающего сделать мир лучше он походил мало, как, впрочем, и на человека, которого мучают кошмары. Наверное, это был третий вид: "потому, что сделал".
О, этот третий вид был чем-то особым, больше похожим на стихию. Он всплывал то тут, то там, и совершенно не зависел ни от моральных качеств, ни от религиозных убеждений ситуативного альтруиста, просто шестеренки в его голове вдруг издавали замысловатое жужжание - и вуаля, кто-то попал в герои, сам того не желая, может, даже жалея об этом. Во всяком случае, этот мужик наверняка уже жалел, что вообще не обошел доки дальней дорогой, но, как истинный мужчина, дела - то есть мою беспомощно и безыдейно матерящуюся на двух языках тушку - на полпути не бросил.
На полпути куда, кстати? Очень интересный вопрос.
«А тебе не все равно?» - резонно возразил внутренний голос. - «Еще недавно тебя не смущала перспектива быть обглоданной местными радиоактивными гуппешками, а теперь инстинкт самосохранения проснулся? Неубедительно.»
Спорить я не стала - не потому, что бессмысленно, хотя это тоже сыграло свою роль, а потому, что было что-то странно приятное в том, чтобы ругать на чем свет стоит человека, который тебе только что жизнь спас, и то, что он на это даже никак не реагировал, только больше распаляло. Кажется, я успела даже упомянуть его покойную бабушку, которой точно не следовало выходить замуж за его глубокоуважаемого дедушку, чтобы в конечном итоге появился на свет мужлан, сующий свой нос в чужие самоубийства.
Надолго его не хватило. Впрочем, буду справедлива - он еще поступил благородно, дав мне возможность выговориться, мог бы и сразу пощечину отвесить, чтоб не истерила, как последняя дура. Хотя что-то мне подсказывает, что он и молчаливую меня умной не назовет.
- Постараюсь не подавать признаков жизни, - вяло огрызнулась я в ответ на командный рык. От него что-то вибрировало в чужой груди, отдавалось хрипотцой в ухо прямо через мышцы и кожу, и это странным образом успокаивало, хотя не должно было бы. Все известные и даже парочка придуманных ругательств закончились, запал - тоже. Не отчаяние, а просто апатия с ноткой вялого интереса, какой бывает у человека, уставшего до такой степени, что он уже и сам на себя смотрит словно со стороны, с каким-то отчуждением.
От незнакомца шло ровное живое тепло, мерный шаг успокаивал. В странной, но не сказать, чтобы неприятной смеси запахов чудилась резкая нота какого-то хищного зверя - первобытная, притягательная и пугающая одновременно, давно вытравленная из генотипа современных мужчин всякими "Армани" и "Хьюго Боссами" пополам с дорогими сигарами и дешевыми жвачками. Кто бы мог подумать, что запах крепкого алкоголя и пота может показаться куда приятнее?
- Куда ты идешь? - в конце концов спросила я, не особо интересуясь ответом.
Ну, разве что совсем чуть-чуть.

Отредактировано Helga König (2014-07-10 02:02:00)

00:56 am
Стоило ожидать чего-то подобного.
Стоило ожидать вот таких вот грязных подворотен, уставленных всяким хламом под кирпичными стенами, глухих тупиков, расписанных граффити, узких закоулочков, сунуться в которые не придет в голову ни одному нормальному человеку. Нормальному - нет, а вот для определенного контингента людей лучшего места для бара не найти. Логичное решение, позволяющее изолироваться от презираемой благопристойной прослойки населения, эдакая интерпретация закона джунглей «Живи, и дай жить другому». Хотя это местечко скорее походило на то, где тебе дадут сдохнуть, и не факт, что быстро и безболезненно.
Разумеется, его потащило именно сюда. Ну да, не в «Кросби Стрит Хотел» же ему идти, в таком-то виде, да и я не лучше - мокрая, как мышь, юбка порвана и запачкана, блузка вообще куда-то испарилась загадочным образом, как будто он меня там не спасал, а насиловал, пару раз притопив для сговорчивости. От этой мысли сперва бросило в жар, а потом - в озноб, ненадолго, всего на пару мгновений, но все-таки...
Лишние мысли, вредные мысли, странные мысли.
И спутник тоже странный - ссадил, как статуэтку из китайского фарфора, который развалится, стоит только надавить чуть сильнее, как будто не привык ни на руках носить, ни о сохранности заботиться, что было весьма похоже на правду. Ладони жесткие, шероховатые, мозолистые, совсем не для объятий или обмахиваний платочком. Для чего...
Это я поняла чуть позже, когда не стала закрывать глаза. Конечно, без драки дело и не могло обойтись, час слишком поздний для мирных обывателей, хотя откуда им вообще взяться в таком паршивом местечке? Но вот чего я не ожидала, так это того, что драка окажется просто кровавой бойней, быстрой и выверено-четкой, как плановая зачистка. Все произошло в считанные мгновения, совсем не так, как в боевиках, когда главному герою хватает времени на акробатические трюки, выразительную мимику и остроумную шутку в самом конце. Нет, все было куда быстрее и обыденнее, как разделка мяса на скотобойне.
Самое страшное - мне не удавалось даже испугаться толком. То ли не успела, то ли не могла, выплеснувшись до дна в грязные портовые воды, но страха не было, зато проснулся холодный профессиональный интерес. Сколько раз я видела последствия таких драк, но еще ни разу не видела, как нужно ударить, чтобы вывихнуть человеку челюсть или сломать шею одним ударом. А еще интересовали эти раны, которые оставались после ударов моего спутника - ровные, как порезы, хотя никакого лезвия в руках он точно не прятал.
«В клочья. Он уделал их в клочья и даже не почесался. Ты все еще думаешь, что еще не время паниковать?» - осторожно поинтересовался внутренний голос. Кажется, он тоже сомневался в моем психическом здоровье. Где он был, когда я в воду бросалась, хотела бы я знать?
- Обычно русалки топят моряков, а не топятся сами, - хрипло отозвалась я. Голос сел то ли от усталости, то ли от простуды, и это убедило меня в необходимости дальнейшего... согревания. Оставалось только надеяться, что оно не закончится так же, как прошлое «поднятие настроения». - Чего-нибудь покрепче.
За сегодняшний день мне уже приходилось ходить босиком и по асфальту, и по бетонному крошеву, и даже по осколкам собственного самоуважения. По крови я ходила первый раз в жизни - как оказалось, ничего особенного, почти как по грязи. Липко, влажно, быстро сохнет на коже, только стойкий запах железа, висящий в воздухе, оседал на языке привкусом ржавчины. От барной стойки разило пролитым виски, от меня - солью, водорослями и черт знает чем еще, и приходилось плотнее запахнуться в чужую фланелевую рубашку, чтобы избавиться от озноба.
Отличное продолжение восхитительного дня.
Впрочем, кое-кто еще тут был достоин восхищения - обычные люди просто не умеют двигаться с такой скоростью и рвать других голыми руками. Похоже, кое-что общее у нас все-таки есть. И даже если я точно знаю ответ на вопрос, все равно не могу удержаться от него:
- Как ты это делаешь? Люди так не умеют.

Отредактировано Helga König (2014-07-10 15:50:28)

01:03 am
У него было весьма своеобразное чувство юмора, впрочем, оно ему вполне соответствовало.
Магия... Разумеется, магия, а еще - немного радиации и десяток тысячелетий в условиях уравнения. Как ни странно, но именно врачи чаще всего сталкиваются с мутациями, причем вовсе не из-за их проявления, а по куда более прозаическим причинам, от скарлатины и до ножевых ранений. Вопрос о мутации вам зададут сразу же после вопроса об аллергии, и лучше бы вам отвечать так же честно, как и в первом случае. Мутации накладывали свои условия на реакцию организма: как оказалось, «термикам» нужно было в первую очередь вколоть седативы, чтобы от нервов их всерхвысокая или сверхнизкая температура не скакнула на максимальное значение, у «синтетиков» секрет мог войти в конфликт с препаратом, а мутантам с высокой скоростью метаболизма необходима была удвоенная, а то и утроенная доза анестетиков. Последние, правда, довольно редко попадали на операционный стол, обычно комплектом к ускоренному метаболизму прилагался и повышенный уровень регенерации, но в некоторых случаях не спасал и он.
«Что еще ты умеешь?» - хотелось спросить мне, и я бы спросила, если бы была уверена, что он ответит, а не отшутится в своем неповторимом стиле или, того лучше, не проигнорирует. Многие мутанты не любили распространяться о своих возможностях, не потому, что считали это постыдным (хотя были и такие) или хотели сохранить козырь в виде фактора неизвестности, а просто потому, что это было слишком личным.
А зубы у нашего ночного спасителя, оказывается, отлично развиты, с сильно выделяющимися клыками, острыми даже на вид. Неужели мутация выражается в генетическом атавизме? Впрочем, назвать это атавизмом было бы не совсем верно, у нас в ходу было определение «эффект оборотня», специально для таких случаев, когда особенности, присущие животным, не уводили назад в цепочке развития по Дарвину, а наоборот, наделяли свойственными животным преимуществами. Разум человека, скорость и сила зверя - уже устоявшиеся в умах современной молодежи признаки ликантропии в самом что ни на есть романтически-мистическом представлении. Отсюда, видимо, и скорость реакции, и мышечная масса, и особая пластика движений. Судя по телосложению, уровень тестостерона должен быть просто чудовищным, этим и объясняется повышенная агрессивность, стремление к доминантной позиции и возбудимость. А как с прочими, не настолько очевидными признаками? Слух, зрение, повышенная тактильная чувствительность?
- А ты не похож на того, кто спасает самоубийц, - парировала я, садясь за барную стойку и выразительно помахав стаканом бармену. Он, видимо, как и я, пытался понять, то ли мой спутник действительно раздражен чужой нервозностью, то ли она ему, наоборот, нравится, и он просто забавляется, проверяя, может ли этот человек трястись от страха еще сильнее. Почти как кошка с мышкой перед тем, как сожрать ее с потрохами. - Но, несмотря на это, мы здесь, пьем и разговариваем о магии. Откуда ты взялся такой волшебный, и кто ты, черт возьми, такой?
Наглею, да. Мало того, что не отвечаю на вопрос, прозвучавший в подтексте, так еще и сама задаю вопросы, но раз уж мое любопытство перевесило нежелание существовать, то почему бы не попытаться его удовлетворить? Конечно, он может разозлиться и... И что? Разорвать меня на части? Пусть окажет такую любезность, раз уж утонуть не дал. Если католическая церковь и впрямь была права, и есть кто-то свыше там, на Небесах, то он даже избавит меня от участи самоубийцы, обреченного на вечный ад. Но что-то мне подсказывает, что такие люди не любят тратить силы на бесполезные занятия.
- Может, хоть имя назовешь? Не могу же я называть тебя «Эй, ты!», ты мне все-таки жизнь спас...
«...хотя никто тебя об этом и не просил,» - не прозвучало вслух, но повисло в воздухе невысказанным намеком. Я глотнула виски и едва не закашлялась - ну вот, опять, так я и знала. Хоть бы раз выпить эту дрянь, не поперхнувшись.
Как оказалось, смотреть ему в глаза было совсем не сложно - сложнее было не сползать взглядом вниз, к мощной груди с выразительным рельефом мышц, прослеживая плавные, глубокие линии. Так и хотелось провести ладонью, проверить: действительно ли оно такое, каким кажется? Несмотря даже то, что я совершенно знала, что так оно и есть, он же на руках меня нес, странно было бы не почувствовать.

01:25 am
Виктор - кто бы мог подумать?
Не Бак, не Дик и не какой-нибудь Крушитель, а Виктор. Не то, чтобы ему не подходило это имя, но для меня оно оказалось чем-то неожиданным, почти как апельсин в почтовом ящике. Просто представьте, как вы выходите на свой двор и идете к почтовому ящику в предвкушении письма из Гарварда, уведомления о завещании от богатого и уже покойного дядюшки или просто утренней газеты, открываете ящик и видите его - круглобокий оранжевый фрукт, нахально зеленеющий ошметком хвостика. Вы смотрите на него, а он смотрит на вас, подмигивает каждой дырочкой в плотной кожуре, а вы смотрите и не можете понять, кому вообще могло прийти в голову положить вам в почтовый ящик апельсин. И дело не в том, что вы это запретили или прибили табличку «Нет апельсинам!» к почтовому ящику, вам просто в голову не могло прийти, что кто-то может сделать нечто подобное.
«Скажи спасибо, что не Авессалом», - ехидно отозвался внутренний голос. Да уж, и правда, не знаю, что бы я делала, если бы он представился Авессаломом. Местечко хоть и не кроличья нора, но дыра достаточно глубокая, а вот на кальян тут точно рассчитывать не приходится. И сигарет, как назло, тоже нет.
- Ты ничего не спрашивал, - хмыкнула я, наблюдая, как бармен доливает еще виски. Кажется, он уже достаточно пришел в себя, чтобы понять, что чем быстрее и тише он будет действовать, тем больше у него шансов не попасть под горячую руку Виктора. А в том, что рука у него не только горячая, но и тяжелая, он уже имел возможность убедиться. - Меня зовут Хельга, но можешь продолжать называть меня русалкой, если тебе так больше нравится. А еще можешь попробовать ради разнообразия все-таки задать пару вопросов, чтобы я могла на них ответить, телепатия никогда не входила в число моих достоинств.
Да, наглею еще больше, но что поделать? Пока я не готова отвечать на такие интимные вопросы, как причина моего неудавшегося самоубийства. С другой стороны, с кем еще мне об этом говорить? Пусть Виктор не похож на дипломированного специалиста по психоанализу, но иногда всем нужно высказаться, даже мне. Я привыкла быть самостоятельной и независимой, чем-то средним между сучкой и «синим чулком», но я не могу быть сильной всегда. Я все-таки живой человек, а не биоробот с установленной программой, как бы мне ни хотелось обратного.
А с другой стороны - что изменится, если я расскажу? Виктор не похож на человека, который высоко ставит семейные ценности. Как выразить словами это чувство щемящей тоски по тому, чего у тебя никогда не было, эту почти физическую боль от потери того, чему уже никогда не бывать? Все равно, что пытаться описать слепому, как выглядит красный цвет, не используя музыку. Покрутит пальцем у виска и скажет что-то банальное вроде усыновить, если уж так хочется, или вообще не думать об этом, и это в лучшем случае.
Так и не определившись, я поступила так, как поступают всегда в таких случаях - заняла рот выпивкой, чтобы не дать прорваться плотине смешанных чувств, грозящей вылиться в очередную позорную истерику.
И все-таки люди странные существа. Собственные переживания способны заглушить в них и инстинкт самосохранения, и голос разума, и даже вполне естественную дрожь от звука чужих костей, ломающихся под чужим весом. А мне еще казалось, что я пуста, как скорлупа яйца, выпитого оперной певицей для укрепления своего бесценного голоса. Неужели жизнь так и не сумела выпить меня до дна? По меньшей мере, приятно думать, что она не может сделать это, не поперхнувшись мной, как я - слишком крепкой выпивкой.
- Не хочешь сыграть, если уж у нас есть независимый эксперт? Например, в правду или вызов, - я отсалютовала бокалом, в котором еще плескалось изрядно янтарной жидкости, показывая наиболее вероятный вариант вызова. - Кто откажется отвечать - пьет штрафную, а наш молчаливый друг проследит, чтобы выпивка не закончилась в самый ответственный момент. Вы же окажете даме любезность, не так ли?
Кажется, бармен считал, что худшее зло - это Виктор. Это он зря, нет ничего хуже женского любопытства, умноженного на желание хоть как-то скрасить остаток ночи, и совершенно не желающего думать о последствиях. Или слишком уж явно к этим последствиям стремящегося.

Отредактировано Helga König (2014-07-12 00:58:29)

01:35 am
- А ты упорный, да?- хмыкнула я, в глубине души испытывая незнакомое до сих пор желание привязать его к операционному столу и препарировать, медленно и вдумчиво, без анестезии. Разобрать по волокнам толщиной в миллиметр, изучить до последней стволовой клетки, и тщательно позаботиться о том, чтобы он почувствовал все, каждый оттенок боли, каждое движение скальпеля в плоти. Черт возьми, мне просто хотелось заставить его страдать за то, что он с медвежьей грацией вломился в ту часть моей жизни, о которой я предпочитала не думать настолько, что даже решила, что смерть будет неплохим выходом. Впрочем, ее у меня тоже нагло отняли, вот невезение-то...
Я мрачно посмотрела в стакан, кубик льда неодобрительно булькнул нечто маловразумительное. Кажется, он не одобрял и меня, и Виктора, и трупы на полу, и мое безразличие к трупам, и вообще весь окружающий мир, включая нервно елозящего по барной стойке тряпкой бармена. Его тоже захотелось разложить на молекулы, а вот пить штрафную не хотелось. Азарт никогда не был моей главной слабостью, но сегодня он распоясался совершенно, не иначе, как мстил за студенческие годы, когда вместо того, чтобы увлеченно спорить о всякой ерунде, я ходила по моргам и анатомическим музеям. Теперь азарт решил взять реванш и отыграться за все то время, что я не давала ему свободы.
«Вот уж нет, хозяйка, штрафную ты пить не будешь, даже не думай об этом!» - нахально заявил он мне, будя в сердце какую-то отчаянно веселую злость, чувство слишком живое для без пяти минут утопленницы. Значит... будем жить?..
- У тебя есть дети, Виктор? Те, о которых ты знаешь точно, - спросила я, чуть склонив голову набок и задумчиво глядя на Виктора. Для недалекого громилы у него был слишком богатый интонациями голос, низкий, но без той плоской невыразительности. О нет, в нем была и глубина, и легкая рычащая хрипотца, и немного змеиного яда, свидетельствовавшего о довольно-таки паршивом характере. Иногда так бывало, природа не иначе, как в насмешку, наделяла не самым слабым интеллектом людей, которых благодаря старательно насаждаемым стереотипам, никак не заподозришь в наличии оного. - У меня вот нет, и никогда не будет. Не то, чтобы я сама считала это поводом топиться в проруби, но... Я не могу, просто не могу. Полпотока уже замуж повыскакивало, у Мари двойня, Джейн третий раз уже беременна, в курилках только и разговоров о пеленках-распашенках, и эти чертовы мамаши в больницах снуют туда-сюда то со своими животами, то со своими чадами, и все они галдят-кричат-ревут-орут... Mein Gott, я не могу, я когда-нибудь взорву эту чертову богадельню!
Штрафную я все-таки выпила, сразу после своей сумбурной тирады, хотя штрафной она мне тогда не показалась. Скорее уж - успокоительное, чтобы засунуть обратно все то, что накипело, пока оно не прорвалось наружу криком, плачем, истошным ором до хрипоты в горле, до порванных легких, до рези в груди. Черт с ним, уж лучше виски.
- Теперь моя очередь, - в стакан упал еще один кубик льда, струйка янтарной жидкости ударила в дно, растекаясь солнечным светом в пустой комнате. как-то плохо сочеталось с запахом сворачивающейся крови, с этим привкусом металла на губах и в воздухе. - Как я поняла, скорость реакции у тебя на порядок выше человеческой. Что еще ты умеешь? Прыгать с ветки на ветку и с лианы на лиану? Разговаривать с животными? Ммм... метить территорию?
Я просто не могла сдержаться и не отомстить за то, что он заставил меня рассказать это. Развел на слабо, как дурочку, а я возьми да и выложи, сотрясая воздух и давясь злостью на саму себя. Впрочем, злость тоже хорошее чувство, от него хочется жить - хотя бы для того, чтобы заставить пожалеть того, кто тебя разозлил. Пусть и не самая лучшая мотивация для жизненной позиции, но все же лучше, чем ничего.
И как так вышло, что грубоватый опасный мутант заставил меня желать жить дальше куда надежнее, чем это сделал бы самый дорогой психоаналитик?..

Отредактировано Helga König (2014-07-13 00:42:37)

01:48
Единственное, о чем я могла думать, пока ожидала ответа - чтобы Виктор не вздумал меня жалеть.
Люди почему-то думают, что жалость равнозначна сочувствию. Чушь собачья это, я точно знаю. Этимологическое значение слова «сочувствовать» уже опровергает жалость как таковую. Жалеют тех, кто в чем-то ниже тебя, несчастнее, кто показал себя жалким, сочувствовать же значит «со-чувствовать», то есть чувствовать то же, что и ты. И я готова отдать руку на отсечение, если хотя бы кто-то из тех, кого я знаю, был готов осознать всю глубину тех чувств, которые скрывались за коротким медицинским термином «бесплодие».
«Даже не думай меня жалеть, Виктор,» - думала я, мысленно сжимая кулаки, а наяву - зубы. - «Клянусь, если ты сейчас начнешь меня жалеть, я тебе глаза выцарапаю и хер оторву, и мне будет наплевать, что ты там для меня сделал, а чего - не сделал. Сочувствие я еще приму, но если ты не понимаешь, о чем я говорю, то лучше вообще не говори ничего, не будь одним из этого лицемерного сброда, который окружает меня каждый день. Я по горло сыта этими взглядами, в которых прячется облегчение от того, что это случилось не с ними, от того, что их это не касается - и хвала мирозданию. Мне до чертиков надело делать вид, что я верю в их искренность, они врут на каждом шагу, врут на работе и дома, жене, любовнице и детям, даже себе врут. Ты мне не врешь - недоговариваешь, увиливаешь, хитрый сукин сын, но не врешь, так не надо врать. Я не верю в ложь во спасение, уж лучше честное безразличие, право слово. И если сейчас ты меня пожалеешь, я буду знать, что я действительно жалка в твоих глазах. Я... сломаюсь, просто сломаюсь, утону в собственной жалости к себе, превращусь просто в безвольную тряпку. Не делай этого со мной.»
Но его ответ удивил меня. Этот человек удивлял меня каждую секунду, и теперь снова сделал это. Я уже приготовилась к тому, что он скажет что-то, совершенно неожиданное, и его слова оказались действительно неожиданными для меня - но совершенно типичными для поколений преданных шовинистов. Просто привет от исторической родины с ее легендарным уже «Kinder, Küche, Kirche». Я не выдержала и расхохоталась - до слез, до боли в животе и треснувшей кожицы на обветренных уже губах, искренне и самозабвенно.
- Ох, черт, это... это просто в голове не укладывается! Как вы, мужчины, все приходите к этому выводу? Я начинаю верить в коллективный разум у позвоночных без мутации, право слово. Неужели ты это серьезно?
Не могу сказать, что я была так уж несогласна с его точкой зрения. Недаром говорят, что если нужно избавиться от женщины, достаточно подарить ей нового мужчину. Эти поразительные существа полны загадок и парадоксов в достаточной мере, чтобы отвлечь женщину не только от глупых мыслей, но и от мыслей вообще. Впрочем, знамя прикладной абсурдологии по-прежнему принадлежало нам.
Мне мужчин никто не дарил, если не считать того случая со стриптизером на двадцатипятиление в костюме имперского штурмовика, о котором я бы предпочла вообще умолчать. Те же, что имелись в наличии, мягко говоря, не радовали, а будили желание пополнить количество экспонатов в ближайшем морге - вот в этом Виктор был бесспорно прав. Впрочем, с какой-то стороны я тоже была не слишком справедлива: с четким осознанием нулевого уровня своей фертильности я как-то подсознательно отодвигала всех претендентов на полочку сознания с графой «бесполезно».
Пока я ждала этого мастера пудрить мозги и сверлить взглядом, я даже успела сформировать определенную теорию, немало меня повеселившую в процессе своего рождения. Хотела поделиться с барменом, но он, бедолага, и так смотрел искоса, так что я решила его не нервировать.
- То есть, ты у нас приверженец фрейдизма? - поинтересовалась я у Виктора, забирая стакан у бармена. - Считаешь, что все мои проблемы от сексуальной неудовлетворенности? Дай попробую угадать: мое подсознание подсказывает мне, что я слишком зациклилась на своей идее, и мне пора переключить внимание на причину, а не следствие. Бутылка со спиртным - это классический пример фаллического символа, ее наполненность символизирует готовность к соитию. Стакан, как и чаша, является проекцией женского начала, жаждущего принять в себя содержимое нашей фаллической бутылки, а моя попытка утопиться - не что иное, как попытка обойти ограничения, чтобы стать кормом для рыб и таким образом исполнить свое предназначение давать жизнь. Фрейд рыдал бы.
Я хмыкнула, разбавляя свой монолог здоровой долей скепсиса.
- О, точно - сейчас же твоя очередь. Дерзай, мой рыцарь, спрашивай - и ответят.

Отредактировано Helga König (2014-07-13 16:35:00)

01:53 am
Чем-то меня одновременно и раздражала, и забавляла манера Виктора говорить несколько свысока. Не в прямом смысле, хотя росточком его природа не обидела, отрицать очевидное глупо - нет, было в его голосе, в интонациях ощущение собственного превосходства, спокойное и уверенное, само собой разумеющееся. Так взрослые говорят с детьми с высоты прожитого опыта, уже расставившие реалии жизни по полочкам, как сувениры из дальних курортов: каждый по-своему, но с твердой уверенностью, что именно там им и место. Такое чувство, что он на пару поколений старше меня, не откровенно неприятное, но как-то подсознательно раздражающее. Впрочем, это даже делало игру интереснее.
- Ты говоришь так, как будто знал его лично, - хмыкнула я, провожая взглядом бармена. Бедолага наверняка понимал, как крупно ему повезло остаться в живых, это я почему-то отказывалась понимать, что настроение моего собеседника может скакнуть в любой момент, и тогда к компании импровизированного анатомического театра, над которым рано или поздно будет трудиться команда патологоанатомов, присоединится еще один экспонат. Даже не хочу знать, какую бирку повесят мне на ногу. - Большую часть времени я не позволяю всяким опасным незнакомцам называть себя малышкой и деткой, но на это не всегда есть время. Я нейрохирург, Виктор, специалист по сшиванию чужих нервов и эксперт в расшатывании своих собственных. Пару лет назад выпорхнула из alma mater на вольные хлеба, пока могу только ассистировать. При такой работе волей-неволей приходится что-то делать с пациентами, нам как-то клятва Гиппократа не позволяет расфасовывать особо раздражающих по отдельным пакетикам. Приходится применять психологию, не пропадать же конспектам?
Я слегка лукавила, психология интересовала меня несколько больше, чем должна бы интересовать того, чье дело только следить, чтобы белое было сшито с белым, а красное - с красным. К сожалению, эта наука так и не дала мне вожделенного понимания, как нейроимпульсы превращаются в реакцию на внешние раздражители. То есть, теоретически можно, конечно, отследить закономерности на примере каждого отдельно взятого человека, изучить его наиболее частые реакции на изменение среды, но это не давало ответа на вопрос «Почему?», не давало знаний о том, как именно рождаются эти импульсы и от чего зависит интенсивность и характер реакции, а главное - почему именно человек является обладателем способности к абстрактному мышлению и почему мне не удается синтезировать не просто нервную ткань, а функционирующий орган мышления?
Вопросы, вопросы, опять вопросы, на которые у меня нет ответов. Есть ли они вообще хотя бы у кого-то?
Я со скорбным вздохом положила голову на руки, взглянула на Виктора снизу вверх, чуть склонив голову набок, как озадаченный воробей. Он забавно двоился в глазах, так что пришлось выпить еще немного, чтобы этот факт перестал меня так уж сильно волновать.
- Ты пьешь, как сапожник. Почему ты до сих пор не пьян? - возмутилась я, пытаясь сфокусировать взгляд. Разумеется, я понимала, что при соотношении  наших параметров он способен выпить больше, чем я, при любом раскладе, но чтобы выпить столько, и даже не выглядеть захмелевшим... - А, сейчас же моя очередь... Стоп, это же бесполезно, верно? Как ты вообще так хитро выкручиваешься из любого вопроса общими словами, отвечая и при этом умудряясь ничего вообще не сказать? Это... ик!.. раздражает.

Отредактировано Helga König (2014-07-14 02:27:40)

02:05 am
Если я что-то и поняла за эту безумную ночь, так это то, что пить с Виктором нельзя – по крайней мере, если не знаешь, чего от него ожидать. Знанием его желаний и потребностей я и сейчас не могу похвастаться, но почему-то совершенно четко осознала, что ему доставляет какое-то особое удовольствие пудрить мне мозги, взамен уверток и ухмылок выуживая из меня информацию. Чем-то это напоминало эдакую интеллектуальную рыбалку: сколько бы ни было этой информации, азарт вызывал сам факт того, что ему удалось ее из меня вытащить, а мне из него – нет.
Будь я проклята, если он не имеет за плечами какого-нибудь особого обучения, за время которого его натаскали таких обывателей, как я, двумя пальцами щелкать, как орешки. Не слишком приятно чувствовать себя фисташкой, которую играючи извлекают из скорлупы. Но все-таки, где он так наловчился? На ум приходили только всякие банальности вроде спецподготовки в сверхсекретных организациях, для которых Интерпол и ФБР были как детские ясли, о которых так любят снимать суперкрутые боевики. Забавляясь, я даже попыталась представить, как мог бы звучать позывной Виктора, будь это правдой, во что мне, разумеется, не слишком-то верилось – паранойей потягивало от этой идеи.
Но если бы? Какой позывной ему бы присвоили? Титан? Ликвидатор? Хищник? Агент Котик?! О да, последний вариант мне определенно нравился, даже слоган напрашивался сам собой: «Агент Котик: ни одна «крыса» не выживет».
«Это с тобой он играет, как кот с мышью», - слегка охладил мое веселье мрачный внутренний голос. Как он до сих пор не утонул в том количестве спиртного, что я выпила за этот вечер, плавно и ненавязчиво переросший в глубокую ночь, останется загадкой до конца моих дней, и разгадывать ее я не в настроении. Или честнее сказать – не в состоянии?
«Ну ладно», - в который раз за сегодняшнюю ночь поддалась я азарту. – «Если Виктор хочет поиграть, тогда сыграем по его собственным правилам. Как он там говорил – правда слово в слово, не больше и не меньше?»
Я понимала, что его высот виртуозного манипулирования этой метафизической величиной мне не достичь, но я, знаете ли, ярая сторонница равноценного обмена, и нарушение негласного правила вызывало во мне какой-то веселый азарт, нечто вроде «ах, так?!», щедро сдобренное тайным, но вполне заслуженным восхищением. Так нас восхищают обаятельные злодеи в фильмах, когда смотришь и понимаешь – нет, ну негодяй же, ну совершеннейший негодяй, но как же хорош, шельма!
- В школе я была серьезной и ответственной девочкой с косичками и «брэкетами» на зубах, - усмехнулась я в тон собеседнику, прослеживая взглядом завитки дыма. Тонкая струйка разбивалась о потолок, растекалась по нему в стороны и таяла, наполняя полумрак бара белесой дымкой. – «Брэкеты» отлично расхолаживают юношеский пыл, так что королевой выпускного я не стала. Зато меня стал интересовать собственный организм, и я решила, что он стоит того, чтобы потратить на его изучение несколько лет вместо того, чтобы пытаться пробиться на Бродвей или протирать джинсы на экономическом, а в итоге стать третьей статисткой слева в пятом ряду. Ты не поверишь, но я еще ни разу об этом не пожалела – потом оказалось, что чужой организм тоже может быть крайне занимательным.
Кстати говоря, о чужих организмах – желание вскрыть Виктора так никуда и не ушло, скорее, трансформировалось из желания причинить боль в желание разобраться, понять, что именно скрывает в своей ДНК это тело, созданное, казалось бы, только для единственной цели: убийства себе подобных. Чем еще снабдила его природа, кроме ошеломляющей скорости реакции и силы?
Кажется, я уже дошла до того самого момента, когда инстинкт самосохранения устало машет рукой и уходит со сцены, нервно матерясь и оставляя ничем более не уравновешенное любопытство, которое радостно рвется пополнять количество добытых трофеев. Если бы я была хоть немного трезвее, зубастая ухмылка Виктора заставила бы меня как минимум занервничать или поморщиться, но сейчас я едва сдержалась, чтобы не попытаться потрогать эти острые на вид клыки. Что-то мне подсказывало, что в таком случае я вполне могу остаться и без пальца, и без кое-чего еще, куда более важного для меня – например, головы. Впрочем, зубы не единственное, что меня интересовало, так что будем надеяться, что убьют меня не раньше, чем я успею хотя бы частично удовлетворить свое любопытство.
Кожа под пальцами оказалась горячей и гладкой, под ней перекатывались тугие твердые мышцы, окаменевшие на миг, когда я схватилась за плечо Виктора, чтобы не упасть – не ожидала, что потеряю равновесие только от того, что встану из-за барной стойки. Ощущение было странное, но интересное, я бы даже сказала, приятное, но… непривычное. Да, пожалуй, непривычное – самое подходящее слово.
- Не двигайся, - попросила я лопатку Виктора, потому что выше попросту не дотянулась. Огладила от плеч до поясницы, нащупывая те мышцы, о существовании которых я даже не подозревала, а ведь я все-таки хирург, а не гуманитарий какой-нибудь. Заторопилась, пока ему не надоело сидеть вот так, легкими прикосновениями ощупала шею, легким движением прошлась от плеча до запястья, огладила подушечками пальцев выступающие косточки и самым нахальным образом забрала сигарету, чтобы ощупать кисть. Со стороны это выглядело забавно, ладонь у него была раза в полтора крупнее, чем у меня, жесткая и мозолистая, чуть шершавая. Я надавила на подушечку среднего пальца, забавляясь и никак не желая забывать об ассоциации с тайными спецслужбами и агенте Котике.

02:21 am
Либо я чего-то не учла, либо колоссально ошиблась в своих предположениях, но особой тактильной чувствительности Виктор не выказал. Признаться, я подсознательно была готова к чему угодно, от недовольного передергивания плечом до приглушенного урчания, но вот чего я точно не ожидала, так это полного безразличия, хотя безразличием это тоже было трудно назвать.
Вы когда-нибудь видели старого пса, которого теребит несмышленый щенок? Он прыгает вокруг пса и на нем самом, возится, пытается прихватить тупыми зубками то ухо, то лапу, а пес только смотрит на него с чувством снисходительного превосходства и иногда делает вид, что принимает его всерьез. Вот таким щенком я себя и почувствовала.
Что бы там у Виктора ни вызывали мои прикосновения, я и тени дрожи не уловила. Это же как надо вышколить свое тело, чтобы подавить естественные реакции настолько, чтобы ни одна из них не могла дать никакой информации? Даже здесь умудрился оставить меня с носом, ломай теперь голову, то ли у него самоконтроль настолько сильный, то ли он вообще ничего не ощущает, хитрый мерзавец.
«Слишком хитрый и слишком умный для того недалекого любителя ломать другим кости, каким он хочет казаться», - подумала я невольно, собирая воедино даже ту «не-информацию», которая все равно просочилась от Виктора за сегодняшнюю ночь. – «Он не просто жадный до крови маньяк без принципов, его на это явно натаскивали, используя его врожденные склонности. Разумеется, агрессивный,  но учитывая направленность мутации, это не удивительно, кто-то просто очень уж умело это использовал, чтобы обучить его. Не ФБР, но и не бандит с околицы, что-то куда более интересное. Для срочного военного слишком самостоятельный,  может, контрактник? Только слишком уж хорошо у него получается вытаскивать из других информацию… Какие-то элитные войска? Или вообще наемник? На шпиона не похож, слишком заметный, такого и захочешь – не сразу забудешь. Так что же ты такой, Виктор?»
На ум пришла крылатая фраза Маргарет Митчелл: «Если я буду думать об этом сегодня, то сойду с ума. Подумаю об этом завтра». Совет самой обворожительной суки в американской литературе,  Скарлетт О'Хара, был как нельзя кстати – логические умопостроения уже давались мне с некоторым трудом, и, в общем-то, оставалось только удивляться, как до сих пор давались. Я неопределённо пожала плечами в ответ на насмешливо-снисходительный вопрос Виктора. Может, нашла, а может, и нет.
- Кое-что нащупала, - уклончиво хмыкнула, допивая остатки виски. Шершавая ладонь под пальцами слегка дернулась, напрягаясь и снова расслабляясь. – Могла бы найти и больше, но что-то мне подсказывает, что ты категорически против вскрытия, а говорить ты все равно не хочешь, так что увы… Похоже, я проиграла.
Я усмехнулась и подняла взгляд на него.
Странно, что это случилось только сейчас. Наверное, до этого я не пыталась действительно посмотреть Виктору в глаза, то ли по счастливой случайности, то ли по мудрому совету интуиции.
Меня пробрало до дрожи, ледяная струйка сползла вниз по позвоночнику. Глаза у него были черные, на первый взгляд совершенно невыразительные, но это только если смотреть мельком. Когда только скользишь взглядом, не успеваешь достать до дна и не столько увидеть, сколько ощутить смутные образы, тяжело ворочающиеся в глубине зрачка – образы темные, мрачные и недобрые. Было в них нечто подсознательное, некий глубинный ужас, живущий в душе человека испокон веков. Это от него древние племена прятались в пещерах и старались прогнать огнями костров, это от него дети прячутся под одеялами, это он сползает вниз по спине, когда тьма и тишина оглушают.
Кажется, я говорила, что смотреть ему в глаза было легко? О, нет, я сильно ошиблась – смотреть ему в глаза было почти так же страшно, как тонуть. Они вызывали стойкую ассоциацию со словами Ницше о том, то «Если долго всматриваться в бездну, то бездна начнет всматриваться в тебя». Похоже, Виктор очень долго смотрел в бездну, смотрел настолько долго, что она не просто начала всматриваться в него – она начала смотреть из него.
- Д-да, пожалуй, да… Кажется, мне надо проветриться, - пробормотала я, чувствуя себя так, словно вместо свадьбы Золушка выпотрошила мачеху и сестер, обезумевшего отца заперла в подвале на цепи, а сама повесилась на старой осине в саду, чтобы по ночам приходить к принцу, по капле высасывая из него жизнь.
«Определенно надо проветриться…»

02:38 am
Всколыхнулось со дна, глянуло тьмой и скрылось в глубине чужих зрачков страшное, голодное, темное. Пропало? Нет - залегло на дно, затаилось в хаосе и теперь выжидает, не отрывая взгляда из-под полуприкрытых век, обманчиво ленивого и незаинтересованного.
А внутри отозвалось что-то такое же темное и первобытное, рванулось навстречу, до боли живое и настоящее, с отзвуком вдохновенного безумия, словно единственный пугающий, но чистый и острый в своей откровенности взгляд сорвало с моей души запекшуюся корку культурности и цивилизованности, содрал напрочь струпья норм и догм, правил и традиций, избавил от навязанной кем-то совершенно нелепой и искусственной чуши, не имеющей ничего общего с настоящим и честным.
Хрустнуло и надломилось что-то, что "слушай маму - будь хорошей девочкой - учись на "отлично" - думай о будущем - не водись с плохими мальчиками - береги репутацию - сдохни тихо и незаметно", а вырвалось из-под него злым и веселым "как бы не так!", яростным протестом, торжествующим гимном жизни, не имеющей ничего общего с со смиренной радостью бытия, что-то "живи - трогай - чувствуй - вдыхай - бери - огрызайся - спеши - ощущай - ненавидь - желай - будь", совершенно незнакомое, ног такое правильное, такое настоящее, что от него щемило сердце и щипало глаза.
Оно затопило меня изнутри, как цунами, наполнило до краев, и мне показалось, что я сейчас взорвусь, переполненная этой внутренней свободой, которая ворвалась в меня, сметая все на своем пути, и унесла к чертям собачьим весь сор пыльных накопленных знаний и громоздких, неповоротливых мыслей.
Сколько, оказывается, всего можно ощутить, если просто перестать на некоторое время думать, рассчитывать и предполагать. Душная тяжесть спертого воздуха давила на плечи и виски, запах табачного дыма въедался в фланель чужой рубашки и кожу, влажная от долгого сидения кожа барного стула прилипла к моей, от стойки несло пролитым алкоголем, от меня - потом, морской водой и стылым, застаревшим отчаянием, от Виктора - его собственным тяжелым запахом пота, мускуса и крупного хищного зверя и болезненным, животным беспокойством, тревожным и надломленным.
Мне не понравилось, как он встал и забрал бутылку спиртного, мне не понравилось, как он говорил, мне не понравилось, как он смотрел - непроницаемо и почти растерянно, как будто не знал, что со мной делать. Как будто вообще не помнил, что произошло и как он здесь оказался. У него было такое лицо, словно где-то там, внутри, он посадил себя на цепь, и теперь мучился этим, как будто я забрала, утащила к себе ту свободу, которая была в нем, а сам он остался без нее. Может, поэтому ее было так много? Он был похож на тигра, который заснул в джунглях, а проснулся в тесной грязной клетке.
Вы когда-нибудь видели тигра в браконьерской клетке? Сколько его не корми, со временем у него тускнеют глаза, он паршивеет и облазит, становится дряхлым, малоподвижным, неповоротливым. Из него уходят ярость и свирепость, уходит сила, уходит сама жизнь, остаются лишь стылая. глухая тоска и полная апатия. Он умирает - не сразу, а по чуть-чуть, и даже продолжает двигаться и пить некоторое время после смерти. Недолго.
Я думала позвать его, но почему-то казалось, что неосторожное слово может взорваться, едва сорвавшись с губ, и вместо имени по языку прокатились те самые знаменитые строчки из Киплинга:
- "Тигр, о тигр, светло горящий
В глубине полночной чащи!
Кто смел задумать огневой
Соразмерный образ твой?!"
Прокатились еще слышной дробью, упали в темноту, да там и рассыпались, растеряли форму и звучание, стали бесполезны. Бисер перед свиньями в белых воротничках, которые поутру втопчут их в грязь, торопясь в душные тесные офисы на нелюбимую, зато престижную работу. Только какой-нибудь старый пьяный бомж выругается, уколовшись об особо острое слово босой пяткой, а потом разрыдается.
Лезть в душу Виктору мне не хотелось. Не потому, что было безразлично, просто не хотелось нарушать то шаткое равновесие, которое установилось. Вместо этого я просто слушала, как мерно бьется его сердце через частокол ребер прямо мне в ухо. Этот звук успокаивал, почти убаюкивал. А еще, похоже, он не так уж часто носил девушек на руках - очень уж осторожно он меня держал, как будто боялся сделать лишнее движение, как будто не знал, как носить живых людей, а не стаскивать в кучу гору окровавленных тел. Странный человек, странная ночь, и жизнь странная.
Молчать все время не удалось бы, поэтому я сдалась и спросила:
- Куда теперь? Может, на кладбище? Смерть ты мне уже показал, почему бы не показать и "загробную" жизнь?

02:53 am
Вся эта ночь была странной и абсурдной.
Нуар. Ночь, грязные подворотни, прокуренный бар с кучей трупов. Разлитый алкоголь и кровь, сохнущая на коже. В голове вертелась эта его фраза о дерьме - это он о чужой крови так отозвался? Ну да, не ангельская благодать, если взять пробы, то наберется немало болезней, включая что-то венерическое и что-то врожденное, затесавшееся с алкоголем и дурью в момент зачатия. Как ни прискорбно, но проспиртовать живой организм проще, чем обеззаразить с помощью спирта, только гарантии никто не выдаст. Разные уравнения с одной-единственной константой приводили к одному и тому же результату, как бетон вокруг щиколоток - дно морское и пара цитат из "Крестного отца", что-то такое же банальное и бессмысленное, как лозунг рок-н-ролла "Живи быстро, умри молодым".
Нуар. Алкоголь в крови, запах табака, въевшийся в кожу, странные мысли, отпечатанные в подкорке мозга, как буквы на старой бумаге, засунутой в печатную машинку - резко пахнущие типографской краской, совершенные в своей угловатости, и каждая точка вбивает гвоздь в гроб прожитого опыта, делая его бессмысленным и лишним, совершенно ненужным. И над грудами этого печатного текста встает вопросительный знак, праздный и всепрощающий, апогей неопределенности, символ нежелания что-то определять.
Нуар. Опасный незнакомец с тьмой в глазах, полуголая пьяная девица с тьмой в душе, мусор на асфальте и осколки битого стекла, кокон из городского смога и устоявшейся картины мира, отнюдь не радующей глаз, ощущение стабильности и нерушимости этой системы, этого сложного и безжалостного в своей простоте и лаконичности явления - города. Города, довлеющего над людьми, поглощающего их, перерабатывающего без торжества и злорадства, равнодушно и бесстрастно.
Странно, но несмотря на то, что я увидела там, в баре, я совершенно не боялась. Странно бояться, когда кто-то, не гнушающийся извозиться в крови и грязи, несет тебя на руках, чтобы ты не испачкала ног. Да, Виктор заставил меня бояться, заставил ощутить первобытный страх перед небытием, он показал мне смерть на дне своих зрачков - и заставил понять, что я все-таки хочу жить. Смерть поставит точку, смерть завершит все, смерть просто оборвет нить, на которую нанизаны бусины моих дней. Больше не будет ни страданий, ни боли, ни отчаянной зависти к запаршивевшей, но беременной уличной шлюхе, но не будет и надежды на то, чтобы это изменить. Где-то там, среди еще расфасованных в коробочки для рукоделия бусин в руках судьбы есть и те, которые люди называют шансом. Вероятность вытащить такую бусину мала, но она есть, пока я жива, пока я перебираю эти бусины в руках, вытаскивая наугад. Но если я умру, то не смогу вытянуть больше ни единой, и это станет моим проигрышем, а я, как бы то там ни было, ненавижу проигрывать.
И в этот момент я поняла, что все это время бессознательно цеплялась за него, чувствуя в нем это самое, темное и яростное, но живое, чего не хватало мне. Опасное - да, агрессивное - да, но живое, завораживающее, манящее, как огонь свечи для бабочки. И многие бабочки считают, что это того стоит. И смена в его поведении только убедила меня в этом.
Здравствуйте, мальчики, Госнаркоконтроль предупреждает - употребление наркотических веществ пагубно влияет на ваше здоровье. Не ожидали, что это случится так быстро? А о скорости речи не шло, и за собственные иллюзии каждый платит сам.
Тем не менее, в выходке Виктора мне чудилось что-то болезненно-настороженное, неожиданно беззащитное, что-то такое, словно он... боялся меня? Или чего-то внутри себя?
Может, я и не была суперкрутой героиней в звездно-полосатом костюме, но и стоять в стороне я не собиралась. Не из-за мальчишек, нет - мне ровным счетом не было до них дела, как будто это были не безусые юнцы, на свою беду решившие побаловаться травкой, а некие обезличенные среднестатистические единицы, в которых уже проросло семя того, что отличало тот сброд, так небрежно располосованный Виктором в баре, от обычного нью-йорского обывателя, ничем не примечательного. Еще юные, но уже с червоточиной.
Нет, не они были причиной того, что я не стала стоять на месте, а пошла вперед, сжимая эту злополучную, так и не открытую бутылку рома, босиком по кирпичному крошеву и мелким стеклышкам, стертым шинами до песчинок.
- Чего ты ждешь от меня? - ровно и почти равнодушно спросила я. - Что я сейчас убегу в панике, ужаснувшись ликом бездны? Что стану заламывать руки и стенать? Они же тебе неинтересны, разве не так, Виктор? Они даже недостойны внимания, в другое время ты бы просто прошел мимо с гадкой ухмылочкой, может, еще и посмеялся бы про себя. Тебе интересно, что сделаю я, как я поступлю. Отпусти их, пусть возвращаются домой. Ты не сможешь меня оттолкнуть, что бы не сделал - не после того, что не дал сделать мне. Я не уйду.
Чужой хрип, страх в глазах, отчаяние... Что-то в этом все-таки было, что-то завораживающее, приносящее какое-то глухое внутреннее удовлетворение, даже чувство собственного превосходства. Низко, грязно и при этом приятно. Но было нечто, куда более сильное, чем это чувство. Это что-то металось, растревоженное, в мощном теле, совершенно не предназначенном для внутренних метаний. И вот его, растревоженное и беспокойное, я попыталась поймать губами запереть там, где оно могло уйти, забиться обратно с свое уютное убежище, залечь на дно и успокоиться на время.
Жесткая щетина колола подбородок, а губы были чуть шершавыми, обветренными. Под царапающей жесткостью чувствовалось живое, упругое и очень нежное, как молодая кожица, затянувшая свежий шрам. Такое странное чувство, как будто сама жизнь растекается по небу, а чужое дыхание впитывается прямо в кожу, проникает в кровь, проникает в самую суть. Еще никогда простое соприкосновение губ не было для меня настолько ошеломляющим.
- Отпусти их, - протолкнула я тихий шепот ему в губы. - Пусть уходят.

Отредактировано Helga König (2014-07-18 02:46:56)

03:01 am
Никогда не думайте, что вы сумели кого-то понять. Как только вам начинает казаться, что вы почти разобрались в винтиках и шурупчиках в чужой голове, один из этих винтиков вдруг вылетает, и вся ваша стройная логичная система идет к чертям.
Чужое подсознание – это как уравнение с хаотично меняющейся константой, с нестабильными связями между составляющими, да и составляющие эти тоже далеки от стабильности. Это больше похоже на лавирование в невесомости, когда от бестолкового махания руками ничего не изменится, а направление и соотношение сторон зависят только от того, какую точку отсчета выберет ваш разум. Вся соль состоит в том, что тот, другой, может в любой момент изменить эту самую точку, и вы узнаете об это слишком поздно.
Например, когда он будет упаковывать вас в черный мешок.
Или запихивать по частям в холодильник.
Или  застегивать строгий ошейник на вашей шее и пристегивать цепью к батарее.
Или наполнять ванную серной кислотой.
В целом, неважно, что будет делать тот, кому вы неосмотрительно полезли в душу, даже если он просто хлопнет дверью и уйдет, и вы его больше никогда не увидите. Единственное, что вам надо знать – это то, что вы узнаете об этом слишком поздно.
Именно об этом я и размышляла, боясь сглотнуть лишний раз, когда странный, но в чем-то близкий и даже понятный Виктор изменился, как маску сбросил. Это было не как в фильмах про доктора Джекила или какого-нибудь оборотня, когда одежда трещит по швам, а человек, корчась от судорог, вдруг вырастает в невероятной силы и свирепости зверюгу весом в полтора себя. Никаких спецэффектов, никакой зрительной разницы, только что-то в выражении лица, в мимике, в уголках глаз – расползлось притаившееся, расставило акценты по-своему, не меняя картину мира в целом, но заставляя смотреть на него иначе. Черты лица не изменились, но как будто заострились, стали резче, в них проступило что-то откровенно хищное и опасное. В сказках это бывает не так, в сказках поцелуй принца возвращает принцессу к жизни, а поцелуй принцессы превращает чудовище в прекрасного принца. И если первый пункт был с успехом выполнен, то второй намекал, что что-то явно не так или с моей прекрасностью, или с титулом, потому что эффект получился прямо противоположный – рыцарь со странностями превратился в чудовище без жалости и, предположительно, без каких-либо принципов.
Воспользовавшись моим замешательством и временной недееспособностью Виктора, пацанва прыснула в разные стороны, как тараканы по углам. Я даже досады не почувствовала, не говоря уже о разочаровании, оставалось только надеяться, что теперь они дважды подумают, прежде чем бродить ночью по подворотням, воображая себя крутыми и просто нереально опасными. Можно с уверенностью сказать, что по большому счету они отделались легким испугом, в отличие от меня самой.
«Ну отлично – ни сдохнуть, ни поцеловаться. Что за жизнь?» - мрачно посетовала я про себя, чувствуя на горле не только жесткие неласковые пальцы, но и вполне ощутимые острые когти. Это он ими тогда располосовал тех людей? На себе проверять не хотелось – больше нет. – «Если бы я знала, что он так своеобразно реагирует на поцелуи, то не стала бы этого делать. Раздвоение личности у него, что ли? Вообще великолепно, сейчас будет ночная пастораль «Я, снова я и труп Ирэн». Всегда мечтала стать главным действующим лицом постановки, жаль только, что зрителей нет».
Лихорадочно перебирая в памяти все правила общения с буйнопомешанными, я пыталась понять, что же пошло не так. Не стоило оставаться с ним рядом, не стоило идти в бар, не стоило вообще выходить из дому.
Женская депрессия – это две мелодрамы за один вечер и ведерко мороженного, а наутро все снова возвращается на круги своя. Почему же на этот раз все зашло настолько далеко, чтобы я захотела всерьез свести счеты с жизнью? Захотела, не смогла, ожила – а все из-за этого мерзавца, который не нашел лучшего времени, чтобы поиграть в мистера Хайда.
- Если ты хочешь мне горло вырвать, то зачем тогда из воды вытаскивал? – не сдержавшись, мрачно поинтересовалась я. Где-то здесь затесалось пьяная женская обида, оскорбленное самолюбие: все-таки не каждый день на мои поцелуи реагировали как на явление тени отца Гамлета. Вот вам и поиграла в расколдовывание принца… - Тебе не кажется, что это несколько бессмысленно? Отпусти мое горло, пожалуйста, мне неудобно. Я могу говорить и без дополнительного стимула.
Чувствуя змеящийся вдоль позвоночника холодок, я все-таки старалась говорить спокойно и твердо, как говорила бы с нервным животным, с загнанной в угол собакой, без резких смен интонаций и повышенных тонов. Осторожно подняла руку, мягко, но настойчиво надавила на чужую кисть, не решаясь, однако, откровенно вцепиться в нее. Судя по тому, что я уже увидела, Виктора может вскинуть в любой момент и от любого неосторожного слова или движения.